Человек, который любил детей - Кристина Стед
– Я – гадкий утенок, вот увидишь! – крикнула Луи.
– Ты гадкая-прегадкая, когда идешь, шатаешься, вихляешь и качаешься. И мокрая-премокрая, поверь мне на слово. И шея у тебя длинная, а нос большой, как клюв. Так, может быть, ты лебедь…
– И голос у нее сладкий, как у лебедя, – вставил Малыш Сэм.
– И Луи танцует «Умирающего лебедя», – добавила Эви.
Дети взвизгнули от смеха, а Луи, раздираемая громкими всхлипами, кинулась из дома.
– Неуклюжая дылда, – удивленно произнес Сэм. – Девочки в этом возрасте ничем не лучше мальчиков. – И от души расхохотался.
Томми выбежал из дома вслед за Луи, чтобы посмотреть, куда она умчалась, и нашел сестру у котла во дворе. Она палкой ворошила костер, раздувая пламя.
– Луи, чего ты плачешь? – спросил он, похлопывая ее по плечу. – Не плачь, Луи, не надо! Он ведь просто дурачится.
– Что для тебя смех, для меня – смерть, – ответила Луи. – Так сказала лягушка мальчикам, помнишь?
– Да, я знаю эту сказку.
– Вот иди и передай ему это.
Томми бегом вернулся в гостиную, где продолжался «утренник», встал перед столом с широкой улыбкой на лице и сообщил:
– Папуся, Луи просила передать: «Что для тебя смех, для меня – смерть».
– Она попросила, чтобы ты мне это передал?
– Да.
– Лулу вечно из всего делает трагедию, – покачал головой Сэм.
– Ой, ой, – вдруг взвизгнул Малыш Сэм. – Уф, папуся! Ой, ой, не могу больше!
– Что стряслось? – весело спросил Сэм.
– Ой, уф, – мгновенно подхватил Сол, хватаясь за живот и корчась – якобы – от боли. – Конец мне, ребята. Прощай, мой колокольчик, прощайте все. Я умираю, папуся.
– Что стряслось-то? – повторил свой вопрос Сэм, глядя на близнецов как завороженный.
– Ни-че-го! – крикнул Эрни, издав ликующий вопль.
– Это они про марлина, – объяснила Эви, поморщившись с отвращением. – Дурачатся. Все утро кривляются. Мама на них сердится.
– Еще, еще, – стал подначивать двойняшек Сэм. – Так что с вами?
– Марлин преследует меня! – вскричал Малыш Сэм, оборачиваясь и вытягивая шею – сначала в одну сторону, затем в другую. Он сполз с самодельной деревянной скамейки. – Я чувствую здесь его запах… смотрите, вот он… выгляньте в окно. Фу-у. Река желтая. Жир плавает – фу-у…
– Передайте маме, что я пал смертью храбрых, – сказал Сэм, довольный их шуткой.
– Пап, может, снимем его с огня, прямо сейчас? – спросил Томми.
– Марлин даст нам рыбий жир, рыбий жир, рыбий жар, – начал скандировать Сэм. – У нас будет крем из марлина, мазь из марлина, масло из марлина, смазка из марлина. Мы будем есть марлина, превратимся в марлина, будем думать, как марлин, будем спать, как марлин. Марлин нужен всем – и нашим великам, и нашим веникам. Так, давайте-ка немного отдохнем, а потом жир по бутылкам разольем.
– Сказано – сделано, – подытожил Сол.
Марлин варился уже больше двенадцати часов, и Сэм велел потушить огонь. Уборка доставила ему огромное удовольствие. Все дети (кроме Луи) крутились вокруг него, с кряхтением перевозя на тачке вязкое варево в больших емкостях, какие только нашлись в доме, – в ведрах, мисках, лейках, горшках. Жидкость они выливали в саду, у заборов, возле сарая Ломасне, стоявшего в тупиковой части улицы, и на газоне перед домом вокруг дерева желаний. Рыбьи отходы, главным образом разваренные до состояния желе шкуру и кости, им предстояло свалить в кучу в глубине сада. Отбросы они закидали землей, чтобы над ними не летали мухи. Сэм сказал, что «одним махом» они произвели два вида удобрений – рыбьи отходы и золу, и если это не блестящий пример плановой экономики, пусть попробуют предложить что-то получше. Между тем в прачечной теперь стояли девять больших и пять маленьких бутылок нерафинированного жира марлина, очистку которого, как сказал Сэм, они произведут в ближайшее время. Поначалу он собирался держать марлина на огне до тех пор, пока рыба не разварится без остатка, превратившись в животный клей, но Хенни постоянно восклицала, что к утру для стирки ей нужен чистый чан, да и «бригада» Сэма уже заметно подустала. Он знал, что до наступления темноты должен привести прачечную в порядок. Малыш Сэм, от природы слабый желудком, ковыляя и оступаясь, с трудом тащил из прачечной полное ведро с рыбьими отходами. Внезапно он выронил ведро к своим ногам и от страха вытаращил глаза.
– Малыша тошнит, – объявил Сол.
– Что-о? От марлина? Не может быть! – рассмеялся Сэм, велев сыну отнести ведро к груде рыбьих отбросов, и мальчик, постояв с минуту, повиновался. – Победа духа над плотью, – провозгласил Сэм, кивая остальным детям, и в подтверждение своих слов приказал Малышу Сэму, когда тот вернулся, вынести еще одно ведро с отходами. Понурившись, мальчик взялся за ведро, но через минуту опустил его и с бунтарским выражением на лице посмотрел на отца.
– Малыш Сэм, – мягко сказал ему отец, – отнеси эти отходы на свалку отбросов.
Мальчик наклонился, затем в смятении глянул на отца, отвернулся от всех и стал давиться рвотой.
– Малыш Сэм вытошнил марлина, – объявил во всеуслышание Сэм.
Неожиданно перед ними выросла Хенни – свирепая разгневанная мегера с распущенными развевающимися волосами.
– Как тебе не стыдно? Здоровый мужик, а издеваешься над детьми! – заорала она. – Вот расскажу соседям, как ты мучишь детей, сразу упадешь в их глазах.
– Томми, мальчик мой, – обратился Сэм к любимцу Хенни, не обращая внимания на жену, – прежде у меня был один огромный недостаток – слабый желудок. Этим страдали многие великие люди, Юлий Цезарь, например. Правда, я не хочу, чтобы кто-то из вас служил в армии. У вас, дети, должны быть крепкие желудки. Малыш Сэм – копия своего отца, и у него тоже будет крепкий желудок: он научится переваривать все что угодно. Брезгливость я искоренил в себе еще в юности: сознавая свою слабость, я вываривал туши, пока от них не оставались одни скелеты, которые потом разделял на косточки, – заодно выучил анатомию. И у меня не было отца, который проявлял бы ко мне интерес. А у тебя, Малыш Сэм, такой отец есть. Малыш Сэм, – сурово добавил
