Крысиха - Гюнтер Грасс
Наконец Оскар встал перед зеркалом, рассчитанным на атлетов, поправил галстук, то так, то этак попозировал в полный рост, оживил щеткой серебристый венец волос вокруг загоревшей, всегда сияющей лысины и, пока волосы еще потрескивали, сказал: «Кстати, как поживает ваша рождественская крыса? Вы все еще видите такие же катастрофичные сны?»
Когда я, прощаясь, пожелал ему счастливого пути и заодно поинтересовался, не достигает ли высота того самого торта, что был испечен для Анны Коляйчек, девяноста четырех сантиметров, на лице господина Мацерата появилась улыбка, но его глаза округлил страх. С тех пор как дата отъезда была определена – завтра он наконец уезжает! – ему кажется, что он слышит, как растет чернота.
Ему следовало бы отправить телеграмму. Он должен был последовать моему совету. Таким, как он, кто повсюду видит все лишь в черном свете, не следует ехать в Польшу. Наш господин Мацерат боится.
Как часто мы спрашивали себя: Почему? Но со времен Большого взрыва мы знаем, в чем заключался ваш недостаток. Вам недоставало страха, сказала крысиха. Дош миншер киюммес балемош! повторила она на крысином языке, а затем заболтала о нас подробнее: Хотя люди боялись бесчисленного множества вещей и страховались от всего, даже от плохой погоды и супружеской неверности, в результате чего человечество становилось все более зависимым от всеобъемлющих страховок, но настоящий большой страх, пока мелкие страхи процветали и приносили быстрый доход, так сказать, незаметно исчез. Перед алтарем бога безопасности вы кричали друг другу: Теперь нам больше не нужно бояться. Мы не дадим себе запугать себя. Мы пугаем друг друга. Это знает русский, это знает янки. Чем больше мы запугиваем себя, тем в большей безопасности мы находимся.
Вот как вы вселили в себя смелость, сказала крысиха. Запугивая друг друга, вы ступенька за ступенькой изгоняли страх. Ему был запрещен вход, он нигде не должен был появляться. Никто не хотел, чтобы его видели с ним. В конце концов люди стали слишком трусливыми, чтобы испытывать страх; и если кто-то тем не менее демонстрировал его публично или даже, как это делали панки, выставлял напоказ образ крыс, словно крыса была воплощением страха, его оттесняли на обочину. Вы хотели быть свободными от страха, как вы всегда хотели быть свободными от забот, свободными от грехов, вины, всегда свободными от ответственности, ограничений, угрызений совести, свободными от крыс, свободными от евреев. Однако человек, свободный от страха, особенно опасен.
После продолжительного нашептывания на крысином языке, в котором слышался гнев, крысиха сказала: Мы видели, как отсутствие страха ослепило вас, а затем сделало глупыми. Ради свободы можно пойти на любые жертвы, гласил один из героических лозунгов на плакатах; при этом вы уже давно пожертвовали своей свободой ради идола безопасности. Несвободные, вы были узниками всепроникающей техники, которая поглотила все, даже последние сомнения, и заключила их под замок, в результате чего вы были полностью освобождены от бремени ответственности. Вы дураки! Последние крохи разума вы скормили, как крошки сыра, ненасытным компьютерам, чтобы они взяли на себя ответственность; и все же у вас оставалась трижды отрицаемая, скованная, глубоко спрятанная внутри вас тревога, которая не могла вырваться наружу, не могла показаться, не могла закричать: Мама!
Посмотрите, сказала крысиха, вы могли бы прийти к нам, тем, у кого был страх и кто показывал его, и сказать: Научите нас, добрые крысы, жить с вами. Мы, люди, по глупости считали, что нам достаточно самих себя. То, что мы делали, о чем думали, заключая это в рифмы, превращая в образы, многоголосую музыку и горделиво возвышающиеся башни, было продиктовано стремлением к бессмертию. Но в последнее время нас раздражает мысль о том, что в будущем нас не будет, останетесь лишь вы. Научите нас, мы сердечно просим, как остаться бессмертными вместе с вами. Мы больше никогда не причиним вам зла и не скажем о вас ничего дурного. Пожалуйста, научите нас!
Вздор! воскликнули бы мы, сказала крысиха. Мы бы в ужасе воспротивились этому. Даже мы смертны. Крысиный род тоже временен и знает о своей временности с тех пор, как себя помнит. Но если бы мы могли вас чему-то научить, то первый урок был бы таким: отныне воспитание человеческого рода положит конец разговорам о бессмертии. Человек живет, пока он живет. После смерти нет ничего. И ничего, кроме мусора, от него не останется. Поэтому не чурайтесь страха, люди, бойтесь и будьте смертными, как мы, тогда, возможно, проживете чуть дольше.
Но они не говорили с нашим братом, сказала крысиха. Были помешаны на своем эндшпиле. Ни одно предупреждение не подействовало. Мы даром показали, что крысиный народ движим страхом. Только когда последняя попытка вселить в них, тех, кто был лишен страха, жизненно необходимый страх – мы создавали серо-черные облака в форме бегущих крыс – привела лишь к глупым высказываниям о миражах или соответствующим отрывкам из Библии, нашему терпению пришел конец: Мы отказались от людей и расстались с ними прежде, чем они, к нашему удивлению, смогли нажать на кнопку…
Я молчал: Говори же, крысиха, говори!
Она долго говорила назидательно и общо, но затем заметила меня в космической капсуле и сказала: Только ты, друг, слышишь нас и понимаешь – но слишком поздно. Дош миншер ниббелет последень! как мы тогда говорили. И все же у нас есть для тебя хорошие новости. В твоем родном краю все еще сохранилось кое-что от прежних времен, выглядящее довольно готически. Это может тебя удивить, но, с точки зрения последних людей, это было заботливо спланировано.
Смотри! кричала она, но не привносила в образ ничего, кроме себя самой, а только уверяла, что четыре или пять щадящих бомб, разорвавшихся над Гданьском, стерли с лица земли все живое в городе, в прибрежной зоне Вислы и даже в Кашубии, однако благодаря слабой взрывной волне и большой высоте подрыва – девятьсот метров – исторические здания, многоквартирные дома-башни и портовые постройки чудом уцелели. Все это сохранилось в его стенах и сооружениях. Сгорели лишь деревянные Ворота-кран, и выбило все окна, даже церковные.
Она сказала: В других местах дела плохи. Промышленный город Гдыня и соседние города Вейхерово и Сопот разрушены до основания, но в твоем доме можно жить. Несмотря на то что пыльные и пепельные бури в дни жестокого холода и непроглядной тьмы покрыли сажей каждое здание – все, что уцелело, – общий вид города не пострадал; его красота сохранилась, радуйся!
Последовавшая за этим лекция крысихи была столь подробной и пространной, что утомляла даже во сне. Вот что вкратце она сказала: Эти специальные виды оружия были дальнейшим развитием тех тактических нейтронных боеприпасов, которые производились для ракеты малой дальности Lance и которые в начале заключительной фазы вызывали споры и должны были быть запрещены, потому что их воздействие, щадившее лишь твердые тела, считалось бесчеловечным. Мы, крысы, не вправе оспаривать это, но в защиту столь высокоразвитой системы можно сказать следующее: благодаря производству нейтронных бомб широкого действия наконец стало возможным защищать культурные памятники. К слову, обе сверхдержавы имели в своем распоряжении средства для сохранения культурного наследия. Насколько нам известно, многие скопления архитектурных памятников по всему миру остались невредимыми. К сожалению, несмотря на все усилия, Иерусалим был утрачен, но пирамиды, собранные в Гизе, сохранились в привычном нам виде. Буквально в последний момент соглашение между двумя сверхдержавами определило сбалансированное количество охраняемых зон, так что большие компьютерные системы могли быть перепрограммированы в соответствии с этим последним культурным соглашением…
В конце своей лекции крысиха, которая до этого момента бродила по моему сну словно в беспространственности, сидела в изящном фламандском медном кувшине конца пятнадцатого века. Каждый новый поворот ее рассказа толкал кувшин, и крысихе приходилось бежать навстречу
