Крысиха - Гюнтер Грасс

Разве он не прекрасен? воскликнула она, разве он не ценен и не достоин того, чтобы быть сохраненным?

Из своего катящегося кувшина крысиха произнесла: И этот музейный экспонат с Фляйшергассе, как и многие другие произведения искусства, сохранился благодаря той бомбе, которую в конце эпохи человечества называли другом искусств, хотя все прекрасно знали, насколько сурова была эта дружба…

Коротким прыжком она выбралась из фламандского медного кувшина, который еще долго позвякивал, пока крыса на переднем плане продолжала свой рассказ: повсюду повторяющиеся образы. В сохранившихся культурных центрах западного мира люди уменьшались в размерах, поскольку из них до самой смерти вытягивали всю влагу. Спустя много месяцев после Большого взрыва, когда мы, крысы, едва выбравшись из темноты и холода, начали наводить порядок при тусклом свете, мы видели кожаных человечков, в основном на четвереньках, ползающих и тщетно пытающихся встать на ноги, словно желая в последний раз продемонстрировать свою способность ходить прямо. Эта жестикуляция! Сколько мучительной телесной экспрессии! Мы вспоминали времена раннего готического экстаза. Нет, никогда прежде человек не находил более сильного выражения, чем в состоянии отделения соков.

И я увидел то, что крысиха, которая мне снится, представляла как прошлое: тела, уменьшенные до карликовых размеров, лежали на улицах и площадях, скрещенные; я видел их перед закопченными ренессансными дворцами и на террасах готических фронтонных зданий, перед порталами кирпичных церквей, которые под слоем сажи сохранили всю свою красоту и величие: круглые и стрельчатые арки были целы, ни одна колонна не была сломана, все святые были на месте, ни одна башня не рухнула, ни один замковый камень, ни один крест, ни один шпиль не пропал; человек же превратился в пустую оболочку, в уменьшенную копию самого себя, годную, как я видел, лишь в пищу крысам.

Меня не слышат. Так и должно быть: хотя «Новая Ильзебилль» полным ходом и при спокойном море направляется к Готланду, на борту корабля, идущего со скоростью восемь узлов, мнения разделились.

Женщины спорят. Какими тихими и пронзительными, колкими и цепкими, какими ранящими они могут быть. Трагедии, где королевы мешают друг другу, играются на протяжении веков. Бессмертные роли. Голоса, произносящие проклятия и анафемы. Каждый профиль очерчен острее. Руки, обильно жестикулируя, взметаются к небу. Вытянутые указательные пальцы, заклинания. Волосы волнуются, словно обнаженная душа. Одна отталкивает, другая принимает. Они ходят взад-вперед, превращая палубу корабля под небесным сводом в сцену, то пружинисто, то неподвижно стоя и никогда не позволяя напряжению спадать, это видно по многолетнему опыту женщин: так спорят только те, кто чувствует себя красивее в споре.

Но о чем же они спорят? Чье владение они хотят удержать, вернуть, разделить? Вы, королевы: о какой короне идет спор?

Речь идет о курсе корабля: следует ли, согласно плану, выловить медуз в южношведских шхерах или же «Ильзебилль» только потому, что заговорил палтус, должна прямым курсом направиться в Висбю на Готланде, а затем, словно ее подгоняет рыба семейства камбаловых, немедленно направиться к плоскому берегу Узедома?

Это штурманша: «Преимущество должно быть у медуз! Когда же вы наконец поймете, что Балтийское море однажды погибнет. Не только на глубине более тридцати метров. Нет! Все целиком».

«Но ведь в восемьдесят первом Кильская бухта почти перестала существовать. А уже на следующий год – вот данные измерений, изучайте! – она снова ожила. Помогли изменение климата, усиление ветра, смещение течений». Так говорит океанографша, которая, устав от всего, а не только от океанографии, теперь вместе с Дамрокой хочет отправиться в Винету.

Из развевающихся по ветру волос раздается крик штурманши: «Климат! Ветер! Все к черту! Такие колебания неподвластны человеку. Все указывает на катастрофу!»

Машинистша помогает: «А медузы? Наши ушастые медузы? Эти прекрасные медузы, которые дрожат и блестят-переливаются? Наша проклятая подопытная Aurelia aurita?»

Поскольку Дамрока неоднократно спокойно запрещала ловлю с помощью измерительной акулы и молча держит курс, за нее говорит океанографша: «По сути, медузы являются свидетельством жизни в Балтийском море. Ведь где есть жизнь, там есть планктон. А где есть планктон, там достаточно много мальков сельди. И там, где много мальков сельди и планктона, например в Кильской бухте, там же много ушастых аурелий, смекаете?!»

«Да! – закричала штурманша. – Пока море не превратится в одну большую медузу, в одну гигантскую Aurelia aurita».

Машинистша стояла на своем: «Наша задача…» Дамрока молчала. Старуха, покачивая головой, слушала. Между репликами она выкрикивала из камбуза: «Да вы с ума посходили!», или «Типичная бабья перебранка!», или «Хватит об этих проклятых медузах, а то я сварю их вам с луком и укропом!»

Конечно, речь идет о курсе корабля, но подспудно между женщинами тлеет вневременной личный спор, который кажется многоэтажным и бесконечным. Возможно, это были какие-то резкие слова, которые они помнят, а я, как сторонний наблюдатель, забыл. Как бы все пятеро ни были близки, называя друг друга сестрами в хорошую погоду, между ними явно что-то не ладится, они постоянно сталкиваются и раздражают друг друга. Слишком много королев. Кажется, что они вот-вот могут совершить убийство – либо по тщательно продуманному плану, либо спонтанно. На ум приходят отравленные шпильки, порошочки. Интересно, кто из них захочет подсыпать мышьяк или стрихнин в кофейник Дамроке? Ненависть извивается, расчищает дорогу. Как говорится: они не могут ужиться друг с другом. И все же моя голова требует от них единства.

Палтуса оставляют в стороне, поскольку с ним говорит только Дамрока. Поэтому, пока идут споры, расплачиваются медузы. Хотя на полуподвальном уровне речь идет обо мне, но прежде всего о Винете, новом пункте назначения, все сводится к вопросу: когда все рухнет? Следует ли рассматривать медузофикацию Балтийского моря как угрозу или это свидетельство жизни? И зачем вообще спорить об ушастых аурелиях?

Они принадлежат к семейству сцифомедуз, не жалят, как огненные медузы, следовательно, безвредны, несколько скучны в своей молочно-бледной голубизне, и все же кажутся прекрасными каждому, кого поражает прозрачная телесность, или вызывают благоговение, представая перед людьми словно ангелы.

Aurelia aurita, или обыкновенная ушастая медуза, встречается практически во всех прибрежных водах между семьюдесятью градусами северной широты и семьюдесятью градусами южной широты. Благодаря течениям она распространилась по всему миру. Ее видели у берегов Гонконга и Фолклендских островов. В Черном море, у берегов Японии и Перу они встречаются в огромных количествах. Они засоряют водозаборы на электростанциях. Подводя итоги, не только саранчу, короедов и крыс, но и ушастых медуз называют настоящим бедствием.

Поскольку все медузы разделены по половому признаку на самцов и самок, штурманша раздражена. «Капризы природы», – говорит она, но немного успокаивается, когда океанографша демонстрирует ей, что сперматозоиды самцов не передаются напрямую, а попадают внутрь вместе с пищей. Оплодотворение яиц в яичнике происходит скорее случайно. Созревшие яйца мигрируют через желудочную полость в выводковую камеру и так далее и тому подобное.

В исследовательском отсеке «Ильзебилль», который также служит столовой и общей комнатой, между иллюминаторами висят наглядные таблицы. На них схематично изображены жизненный цикл ушастых медуз, влияние местных ветров на их численность и распространение Aurelia aurita. Одна таблица показывает плотность популяции аурелий в Кильской бухте, следующая – в Любекской бухте, третья – у крутого мелового берега Мёна, четвертая – в шведских шхерах, пятая – между Готландом и Эландом, а шестая – восточнее Рюгена, в Тромпер-Вике и у острова Узедом. Все таблицы, которые повесила и подписала округлым, легко читаемым почерком океанографша, основаны на исследовательских данных, собранных в конце семидесятых и начале восьмидесятых годов.

«Старые песни, – говорит машинистша, больше доверяющая собственным глазам, нежели научным исследованиям. – Когда позавчера мы отплыли от Мёнс-Клинта, наша маленькая машинка поведала мне, насколько загрязнено море. Нам следует установить счетчик медуз на гребной винт корабля. В любом случае, как только мы прошли через поля медуз, я заметила снижение скорости на один узел. Они изрядно тормозят судно, ваши медузы!»

«Новая Ильзебилль», скользя по спокойному морю под серыми облаками, клочьями спешащими по небу, оставляет Борнхольм позади и направляется к Висбю на Готланде. В открытом море количество