Крысиха - Гюнтер Грасс

на нос корабля, держась прямо, шагая, затем останавливаясь. Я наблюдал, как они небрежно переставляли ноги, то одну, то другую. Ростом они были примерно с трехлетнего мальчика. Обоего пола и лишь местами покрытые крысиной шерстью, они демонстрировали человеческие пропорции, но при этом, хотя я не мог высмотреть у них крысиных хвостов даже в виде обрубка, на длинных шеях они несли большие крысиные головы.

Крысиха, нашедшая себе место на кровельном карнизе напротив Зеленых ворот, сказала: Сначала они притворялись, что не замечают нас. Звон колоколов стих. Они разминали ноги, ходя по палубе взад и вперед, вытягивались и отряхивались. Только тогда они небрежно помахали рукой, словно хотели поздороваться, в сторону противоположного берега и вверх по направлению к фронтонам и башням домов и городских ворот. Если до этого мы еще пытались пробиться к лучшему обзору, то теперь застыли. Поверь нам, господин: ни один хвост не дрогнул. Только в усиках проявлялась жизнь. Испуганы? Но появилось и разочарование, и даже намек на желание посмеяться, высмеять Приходящих, едва они появились. Но страх взял верх. Слава Богу, звон колоколов постепенно стих.

То, что крысиха мне показывала, меня скорее забавляло. Я смеялся во сне. Когда волосатые крысолюди, или мохнатые человекокрысы, – их было пять, потом семь, наконец, двенадцать – закрепили с помощью кнехтов обломки корабля «Новая Ильзебилль», а двое или трое сошли на берег, они заметили то, что крысы гостеприимно для них приготовили. Недолго думая, они схватили все и съели репу, кукурузу и подсолнухи целиком, с початками и семечками. Голубей и воробьев они оставили. Очевидно, брезгуя сырым мясом, они выбросили ощипанные туши в Моттлау.

Это было, когда последние звуки колоколов стихли. Оцепенение крысиных народов рассеялось. Из всех домов, с фронтонов и башен, с набережных Длинного моста, а также с экскурсионных пароходов у руин Ворот-крана они начали отступать. Бесшумное исчезновение, в котором я усмотрел разочарование. Вероятно, они собрались в церкви Святой Марии, месте их погружения в себя.

Не входя в кадр, позже, когда я уже намеревался видеть во сне иное, крысиха сказала: И за этот смехотворный продукт человеческой науки нас – ты ведь помнишь, господин, – удостоили Нобелевской премии. За оказанные услуги в области генной инженерии, как говорили. И вот что из этого вышло: крысолюди или человекокрысы, как посмотреть. Пришедшие! Насмешка над нашими надеждами.

Сначала мы их называли: Пришедшие. Временами их именовали маниппелями, сокращенно – ниппелями. В конце концов мы вспомнили о тех двух уважаемых господах, которые во времена уходящей эры человечества раскрыли структуру ДНК, разделили клеточное ядро, сделали читаемыми цепочки генов и звались Уотсон и Крик; с тех пор мы стали называть Пришедших уотсонкриками. С более длительным периодом беременности – восемнадцать недель – и меньшим количеством выводка – четыре-пять младенцев – они размножались медленнее, чем мы. Кстати, из двенадцати, сошедших с корабля, пять уотсонкриков были женского пола и беременны. Нам следовало уничтожить их всех, сразу уничтожить.

Наш господин Мацерат, которому я рассказал о высадке крысолюдей, называет их рост, не превышающий рост мальчишки, вполне достаточным и, в общем, говорит об удачном проекте. На моем столе слишком много писем, но нет никаких новостей из Травемюнде. В последнее время мне снятся повторения и вариации. Не только то, как Ведьма ножницами, которые ей подает Злая мачеха, отрезает Рапунцель длинные волосы; крысиха постоянно подсовывает мне в образы одну и ту же сцену: сначала загораются волосы женщины – локоны Дамроки! – после чего все они полностью сгорают. Нет, скорее, происходит так, что женщины становятся все бледнее и бледнее, пока не остаются лишь цветовые пятна на крошащейся известковой штукатурке, которые художник Мальскат, на этот раз по поручению нашего господина Мацерата, смывает корщеткой, чтобы с помощью уверенного мазка кисти изобразить пять женщин, но все они похожи на киноактрису Ханси Кнотек и ни одна не напоминает хоть немного мою Дамроку.

По-прежнему нет ни одной открытки из Травемюнде. В Третьей программе жизнь продолжается, и, как и было обещано, моя рождественская крыса каждую неделю получает свежую солому для подстилки. В Гамельне празднования завершились без каких-либо особых происшествий. Однако новость из Уппсалы о том, что изолированная наследственная субстанция древнеегипетских мумий, клонированная, начала размножаться, преследует меня во сне, наделяя уотсонкриков, едва они высаживаются на берег, раннеисторическими профилями: как они, подобно статуям времен Рамсеса I, стоят или идут, с угловатыми плечами, стилизованными руками, ногами и пупком; и даже их крысиные головы, вероятно, изначально обитали в дельте Нила.

Наш господин Мацерат не может согласиться на это. Он хочет разглядеть отчеканенные на лицах высадившихся шведские черты. Однако он соглашается со мной, когда я упоминаю четверых или пятерых из двенадцати, особо отмечая, что они носят украшения. Едва они решились ступить на берег, я увидел на них серебряные подвески, а также бусы из слоновой кости с нанизанными ониксами и золотыми звеньями.

Это, кричу я во сне, пояс из тонкой серебряной проволоки, который я последний раз видел в вещевом мешке Дамроки среди всякой всячины: теперь он не слишком тесен для тела этой готовой вот-вот родить. А это коралловое ожерелье, которое служит украшением для другой, подвергшейся шведским модификациям, под крысиной головой, я когда-то подарил – но она, наверное, забыла об этом – океанографше, когда мы еще были в хороших отношениях. И я узнаю кое-какие вещицы из шкатулки штурманши, которые она, хотя у нас вскоре все закончилось, не переставала носить. Серьги! Одна женская особь из крысолюдей, беременная, как все, носит серьги с длинными кисточками; если бы я только знал, кому и когда я дарил эти драгоценности – я еще помню цену – на день рождения, на Рождество или на День матери…

Крысиха, которая мне снится, говорит: Даже если мир погибнет, твои бабские истории не прекратятся. Просто присмотрись, папаша! Кольца, которые ты покупал, недолго поторговавшись, и всегда щедро раздаривал, теперь носят мужские ниппели, как ни странно, на больших пальцах.

Тогда Ведьма снова берется за ножницы, чтобы Рапунцель плакала, остриженная наголо. Затем я вижу, как Мальскат, вновь работая высоко на строительных лесах, не боится никакого нарушения стиля, навязывая готическим фрескам древнеегипетскую строгость, при этом ему удается быстрой кистью написать автопортрет: юный и несколько уленшпигелевский, он втискивается между двумя уже завершенными господами постарше, которым к лицу египетские акценты. Затем мне снится письмо, проштампованное в Травемюнде. Затем я вижу нашего господина Мацерата, он заключает контракт с Гриммами. Затем часы с кукушкой бьют двенадцать раз. И вот под звон колоколов уотсонкрики снова высаживаются на берег…

ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА, в которой Пришедшие становятся оседлыми, сон Спящей красавицы ужасно заканчивается, в Гамельне удивляет тройня, в любекском процессе по делу о фальсификации картин выносится приговор, Остров складов слишком тесен, наш господин Мацерат снова все предвидел, уотсонкрики наводят порядок и – потому что почта приносит хорошие новости – музыка приносит утешение

Наши сны отменяют друг друга.

Оба мы бодрствуем,

друг напротив друга стоим

до изнеможения.

Мне снился человек,

сказала крыса, которой снюсь я.

Я говорила с ним, пока он не поверил,

что это он меня видит во сне, и во сне сказал: Крыса,

которой я снюсь, думает, что это она меня видит во сне;

так мы читаем друг друга в зеркалах

и друг друга расспрашиваем.

Возможно ли, что мы оба,

крыса и я,

снимся кому-то и сон

этот третьего рода?

В конце, как только слова иссякнут,

мы увидим то, что действительно,

а не только то, что подвластно человеку.

Они голубоглазые. Они медленно приобретают ясные очертания. Они отбрасывают тени и обладают