Три года взаймы (СИ) - Акулова Мария

— Когда тебя Андрей с Побережья увез, я думал свою уже не найду. — Смотрю в глаза Петра и лжи не вижу.

Господи… Что я тогда наделала?

Сто лет как поздно думать об этом и жалеть, но меня накрывает паникой. А Петр ничего не знает. Улыбается и греет меня до ожогов. Мой взгляд липнет к смуглой коже. В глазах собираются слезы.

Нельзя, Лен. Нельзя.

— Вы нашли прекрасную девушку.

— Да. Ты права. Я рассказывал Ари о тебе. Что у нас была своя жемчужина. Эленика с самым красивым голосом из всех, которые мы тут слышали. А теперь она этим голосом сыну поет колыбельные. Я вам поздравляю с сыном, Лена.

Слеза не удерживается. Я отвожу взгляд и киваю укутанному полумраком саду.

Да, пою.

Петр хвалит меня. Подбадривает. Но делает только хуже.

— Вы извините, я сейчас сентиментальная. Всё так навалилось, — оправдываюсь, стирая влажную дорожку. Обмахиваю лицо ладонями, стараясь улыбнуться и взглядом доказать: со мной всё ок.

— Давай на ты, Лен. Уже точно можно.

Киваю, зная, что следовать обещанию не придется. Петр просто станет ещё одним человеком, с которым я не хочу встречаться. Не потому, что он злой или плохой. Просто… Сейчас меня ранит всё.

— Жаль, что у вас с Андреем не получилось приехать на свадьбу. Хотя я и понимаю. Ребенок совсем крошка.

Снова киваю, молча о том, что об этом приглашении я даже не знала.

— Вы надолго в столицу? — Пытаюсь вырулить на безопасное. Даже несколько секунд умудряюсь смотреть на Петра спокойно.

— На несколько недель. Ариадна не была никогда. Погуляем. Ну и я сделаю пару рабочих встреч. Если хочешь…

Нет. Я ничего не хочу. И в голове сумбур. Перебиваю:

— Я просила Андрея вам позвонить, когда узнала о дяде. Ещё до смерти. Всё это… С деньгами. Андрей не звонил?

Петр — хороший друг. Не сдает. Не кивает, но и головой не мотает. Но я уже знаю — не звонил. Просто проверить хочу.

По телу расходится дрожь. Молоко, Лен. Мо. Ло. Ко. Не нервничай.

Видимо, не получается. Потому что взгляд старосты становится намного серьезней.

— Я соболезную тебе. Очень жаль, что Димитрий слишком быстро ушел.

— И мне очень жаль.

— Лен, — Петр зовет, а я понимаю, что смотреть в глаза уже не надо. Дальше будет сложнее. Он видит меня глубже. Лучше.

Дергаю уголки губ вверх и хочу отвернуться, но кирие Петр подается немного вперед и поддевает мой подбородок пальцами.

Вместо того, чтобы бороться, срываюсь в слабость. Глаза Петра в момент уносят меня в прошлое, которое сейчас кажется полуреальным.

Мне будто снится вечер, пляж, запах родного моря и шум прибоя. Как он тянется пальцами к моей щеке и стирает слезы там.

— У тебя веснушки, Элена. Откуда у гречанки веснушки? — Спрашивает, слегка улыбаясь. Подшучивает, но мягко и без яда.

Я смущаюсь и прикусываю уголок губ изнутри.

— Вот такая я гречанка.

Сейчас добавила бы: порченная.

Чужая. Замужняя. Временно нужная.

Между густых типично греческих бровей собирается тревожная складка. Я в ответ перескакиваю со зрачка на зрачок и не могу не думать. Господи… А если бы я тогда ему позвонила? Если бы к нему пришла, а не к Андрею? Мне не было бы так больно? Так плохо? Так одиноко и отчаянно?

Ещё немного и из глаз потекут слезы. Как это будет выглядеть со стороны? Нельзя. Но дыхание всё равно перехватывает, когда Петр шагает ещё ближе, склоняется и трогает пальцами мою щеку.

Крошит дистанцию в пыль.

— Лен, ты как? У тебя всё хорошо? Что с глазами? Андрей хороший человек, но он тебя не обижает?

Горло сжимается. Я хочу ответить, что нет. Не обижает. Он прекрасный муж и отец. Но не приходится.

В плечо Петра с толчком врезается ладонь. Он не ожидал, поэтому пятится. Поднимает взгляд и смотрит немного растерянно, а у меня по позвоночнику прокатывается обжигающий жар. Волоски становятся дыбом от разошедшейся волной агрессии.

Нельзя, Лена. Ты же знала, что нельзя.

— У своей жены про дела спрашивай, хорошо? — Я не помню, чтобы слышала Темирова настолько резким. Даже когда матом — и то теплее. А сейчас… — Мою не надо руками трогать.

Андрей обходит и становится между нами. Я отворачиваюсь. Уже затылком ловлю примирительное:

— Андрей, я не враг.

— Так и не лезь, чтобы не стать.

Глава 41

Лена

Если бы не присутствие в машине Михаила — я бы взорвалась ещё там.

Если бы не главный приоритет в моей жизни отныне и навеки — наш с Андреем сын — бурей разразилась бы по дороге в дом. Но сначала я хочу прижать к себе Давида. Почувствовать его запах и тепло.

Взлетаю по ступенькам, дергаю на себя дверь и поднимаюсь вверх на второй этаж. Наша няня — близкая родственница Михаила и с первого взгляда прекрасный человек — Марина встречает меня улыбкой.

Это нерационально (ведь Давид уже спит), но я не могу сдержаться — хватаю его на руки и прижимаю к себе.

Взглядом выстреливаю в дверной проем, зная, что увижу там Андрея.

Мы обмениваемся острыми стрелами из зрачков и синхронно поджимаем губы.

При посторонних не станем. При сыне тоже.

Но сцена в посольстве была возмутительной.

Грубый разговор не вышел за пределы балкона. Следил ли кто-то за нами — не знаю. Если кому-то и стоит переживать из собственного поведения — то это Андрею, но изнутри взрывает меня.

Какое он право имеет запрещать со мной общаться?

Копившиеся внутри полярные подчас эмоции обретают общее очертание. Накал преображается в злость. Я почти готова излиться чередой претензий, но…

— Давид — просто золотой ребенок. Я думала, вы позже будете.

— Мы немного раньше освободились, — спокойный голос Андрея может обмануть Марину, но не меня.

От него исходит такое же раздражение, как и от меня. Наш ебучий договор двусторонне тяготит.

Резковато отвернувшись от мужа, укачиваю сына заново, после чего снова укладываю в кроватку.

Благодарю няню и провожаю к ждущему её Михаилу.

Если бы я способна была трезво соображать сейчас, может даже вывод сделала бы, что наш первый опыт с няней был удачный. Никакой катастрофы. Давид покормлен, спокоен и счастлив. А у нас с Андреем при этом было почти четыре свободных часа.

Только я сейчас ни о чем таком думать не могу. Затылок зудит, вдоль позвоночника расходится электричество, как будто я трусь о подключенную к току проволочную сетку. А это всего лишь укутавшая весь дом атмосфера нашего с мужем напряжения.

Проследив за тем, как ворота закрываются за машиной, снова разворачиваюсь и возвращаюсь внутрь.

Не слышу Андрея и убеждаю себя, что не жду разговора, хотя внутри нон-стопом прокручиваю претензии.

Поднимаюсь в спальню. Оттуда — в ванную. Наношу на пальцы пенку и агрессивно стираю накрашенные глаза и брови. Дальше — всё лицо.

Плещу водой, слыша, что он уже в моей спальне.

Делаю струю холодной-холодной. Бью в лицо, пока кожа не онемеет.

Муж открывает дверь — смотрю на него в зеркало. Контролирую, что ли.

Ждала ли? Не знаю. Но даже удовольствие испытываю, слыша щелчок замка. Это чтобы я не сбежала? Хорошо. Не сбегу.

Андрей тоже смотрит на меня в зеркало и только тут стягивает через голову галстук. Наматывает его на кулак, заставляя следить за действиями. Злость мешается с перевозбуждением.

Я совершенно сейчас не боюсь ни его присутствия, ни своих возможных лишних слов, но и тормоза отказывают.

Напрочь.

Вряд ли только у меня.

Галстук полностью на кулаке. Андрей делает последний нужный ему шаг. Мы не говорим.

На моих бедрах сжимаются руки. Я бью. Ему похуй.

Разворачивает и подсаживает на столешницу. Разводит колени и, сжав под ними, дергает на себя. Упираюсь ладонями в горячую грудь, но дистанцию это позволяет держать условно. Очень-очень.

— Ведешь себя…