Кризис чужого возраста - Маша Трауб
Я приехала домой, когда мама выпустила тот самый проблемный класс, подорвавший ее здоровье. На новый виток она оказалась не готова. У нее были силы, но пропал огонь в глазах, энтузиазм. Случилось то самое выгорание. А без желания, страсти, увлечения, полного погружения с детьми работать невозможно. Дети все чувствуют. Или ты робот-автомат, или отдаешь им душу и сердце. Мама всегда отдавала не только сердце, но и почки, мозги и все остальное. Она погружалась в детей полностью, жила своими детьми. Не мной и братом, а учениками. В детстве я этого не понимала, а когда начала преподавать сама, почувствовала эту энергию. Все эндорфины, какие существуют в природе. Когда на тебя смотрят дети, когда они тебя обнимают, говорят, что любят, это не просто счастье, это становится зависимостью.
Не знаю, как мама решилась на собственных детей, вот я пока не готова стать матерью. Если я безумно волнуюсь за учеников, то как буду волноваться за собственного ребенка? С ума сойду! Хотя мама, например, сделала свой выбор – она волновалась за учеников, а не за нас. Возможно, это нормально. Не мне судить. Иногда мне казалось, что мы, родные дети, ей только мешали и она нас терпела, как нерадивых учеников, тормозящих весь класс. Почему я так подробно об этом рассказываю? Не знаю, все годы пыталась разобраться. Не в маминых чувствах и эмоциях, а в причинах ее поступков. Хотела найти ей оправдание, но не получилось. Пыталась поставить себя на ее место и тоже не смогла. Когда я вспоминала свое детство, понимала, что это была лишь картинка. Идеальная, но неполная семья. Любящая мать, от которой ушел муж, и она в одиночку поднимала детей и заботилась о чужих. Заслуженная учительница. Все это было враньем. Хотя нет, правда была в том, что мама любила чужих детей и работу больше, чем родных и свой дом и семью. Она сделала свой выбор.
После того сложного выпуска мама ушла на пенсию. Сказала, что больше не может. Новые технологии, с которыми она не справляется, все эти бесконечные сообщения, которые она обязана пересылать родителям. Мама не хотела писать отчеты, вести родительские чаты. Хотела, чтобы ее ученики стали честными, верными, ответственными взрослыми. И все это вдруг стало никому не нужно. Обучение сводилось к отпискам, бесконечным бумажкам, не имеющим отношения к детям. Родители уже не приходили поговорить с учительницей о проблемах ребенка, они сразу писали в Департамент образования и требовали принять срочные меры. Виноват всегда оставался педагог. С каждым днем появлялись новые указы, приказы, что должен делать учитель, как подтверждать квалификацию. Мама сказала, что больше не может так работать. Это не работа с детьми – это работа с отчетностью. Тут я ее прекрасно понимала. Хотя частная гимназия предполагала большую свободу действий для учителя, я тоже иногда не понимала – мне нужно прививать детям любовь к литературе или заниматься бумажной волокитой? Вкладывать в детей знания или ставить бесконечные галочки – сделано, просмотрено, принято к сведению. Но я все еще могла целый урок читать детям стихи или прозу. Мы обсуждали темы, не относящиеся к программе. Мама такого счастья была лишена.
Я тогда приехала ее поддержать. Позвонила Игорю – он сказал, что не сможет вырваться, ведет важный проект, мероприятия и прочие проблемы.
Зайдя в квартиру, я задохнулась и закашлялась. Мне не хватало воздуха. Было душно. Мама явно давно не открывала окна, не проветривала.
В детстве квартира казалась мне огромной. Две большие комнаты. Сейчас же я поняла, насколько бедно мы жили, хотя в детстве была уверена, что мы живем шикарно. Моя кровать, точнее, раскладное кресло, когда-то стояло в большой комнате. Там была большая двуспальная, родительская. Но мама спала на этой кровати одна и запрещала мне к ней залезать. Я обижалась – почему мама спит одна на огромной кровати, а я на узком кресле, в котором даже не повернуться – рискуешь врезаться в подлокотник. Все осталось так же – кресло стояло в том же углу. Мама ничего не поменяла ни после развода, ни после нашего с братом отъезда. У Игоря была отдельная комната, чему я всегда завидовала. Мама говорила, что это правильно – разнополые и разновозрастные дети не должны жить в одной комнате. Так что Игорь имел право на личное пространство, уединение, а я нет. В ту, считавшуюся большой комнату, помимо кровати и раскладного кресла, уместился лишь небольшой стол, который мама поставила специально для меня – делать уроки, и узкий шкаф-пенал для одежды. Мама давала и частные уроки, которые всегда проводила на кухне. Там стоял большой квадратный стол, а в углу – сложенные одна на одну табуретки для учеников. Мама заодно исправляла им осанку. Она терпеть не могла, когда люди разваливаются на диванах или в креслах, откидываются на спинку стула. Была убеждена – сидеть с прямой спиной – признак самодисциплины, неразболтанности, хорошего воспитания.
Что меня потрясло в тот приезд? Тогда я все списала на мамины нервы, тяжелое моральное состояние. Она ведь была готова взять еще один класс, хорошо себя чувствовала, была активна, но внутренне все же подорвана. На кухне всегда под рукой стояли заварной чайник и чашки – мама поила чаем своих учеников. Не только маленьких, но и подростков, которым становилось плохо буквально от всего – самой жизни, перспективы экзаменов, родительского давления. Мама наливала детям крепкий и сладкий чай. И верила в это средство, панацею от нервов, как в куриный бульон при простуде. Неудивительно, что мы с братом, вырвавшись из-под материнской опеки, предпочитали кофе без сахара и терпеть не могли куриный бульон. Так вот все чашки, блюдца, заварочный чайник были в липком налете. Я немедленно подошла к раковине и стала их отмывать.
– Зачем ты моешь, все же чистое, – удивилась мама.
– Нет, все жирное, – ответила я.
Мама обиделась и замолчала. Потом я перешла в ванную и начала отдраивать унитаз, раковину, тоже давно не чищенные.
– Если тебе стала помогать уборка, не буду мешать, – опять обиженно заметила мама.
Она намекала на то, что я с детства страдала, как называла их мама, «расстройствами». Я бы их назвала скорее ритуалами, но – отчасти она была права – расстройства. Мне было важно
