Эхо наших жизней - Фейт Гарднер
– Ты какая-то тихая сегодня, – говорит мама.
– Я просто слушаю твой монолог о глушителях, – говорю я, – заглушив все остальные голоса.
– Ха, – говорит она без улыбки.
– Просто поражаюсь, как у тебя хватает на все сил. Ну то есть ты днем работаешь, а каждый вечер проводишь в МЗБО.
Я произношу «МЗБО» как-то неловко, почти ревниво. Почему? Потому ли, что мне нужно ее внимание, или я тоже хочу иметь столько энергии на что-то большее, чем собственная жизнь?
Она делает паузу, чтобы проглотить свою пиццу, а затем отвечает:
– Я делаю это ради вас.
– О‐о.
– Ради моих девочек. Потому что вы этого заслуживаете, – говорит она, показывая на окно, за которым люди гуляют, смеются и катаются на скутерах, голуби весело снуют по тротуарам, а машины лениво замирают на желто-красном светофоре. – Вы заслуживаете того, чтобы чувствовать себя здесь в безопасности. Я позабочусь об этом.
Она звучит так искренне, и все же я вспоминаю ее проповедь с крошечного экрана.
Вот прямо сейчас – идеальный переход.
– Не думаю, что беспокоиться тебе нужно обо мне, – говорю я ей.
Она протягивает мне свою корочку – наш негласный договор с пяти лет. Я с хрустом жую.
– Ты имеешь в виду, беспокоиться надо о Джой? – спрашивает она.
– Мама, она связала салфетку, – говорю я. – С помощью набора для макраме, который папа прислал в посылке на день рождения.
– Да, я видела, – говорит она с беспокойством. – Хотя, надо признать, салфетка вышла неплохая.
– Папа прислал ей сборник анекдотов, и… мама, – говорю я. – Мама.
– Что? – спрашивает она, подаваясь вперед.
– Она смеется над ними.
Мама закрывает глаза рукой, в которых проскакивает боль.
– Она сама не своя, – говорю я.
– Это так, – соглашается мама, убирая руку и совсем не улыбаясь, лишь задумчиво шевеля губами. – Но мы все не те, что раньше. А ты не думала, Бетс, что, возможно, мы никогда уже больше не вернемся к прежнему?
Я прижимаю язык к тому месту, где пицца обожгла небо, – тайная плотская боль.
– И что, тебя устраивает, что она навсегда останется такой? – спрашиваю я.
Мама качает головой и проверяет телефон. Я собираюсь рассказать ей, что у Джой больше нет работы, – эта информация уже сидит у меня в горле, несмотря на то что я поклялась не говорить. Но тут мама показывает мне экран. Ее рука едва заметно дрожит, и даже малейший запах ее слабости убивает меня. В этот момент я вспоминаю, каково это – осознать, будучи ребенком, что она человек и способна ошибаться. Это перевернуло весь мой мир.
– Вот с чем я сталкиваюсь сейчас, – говорит мама.
Я даже не понимаю, что она мне показывает, – статью? Это что, снова чертово МЗБО? Я беру телефон, поправляю очки и, прищурившись, смотрю на экран. Это письмо с почты diebeverlylavelle@gmail.com, датированное сегодняшним днем.
«ВЫ ЛИБЕРАЛЫ ТОЛЬКО И БОЛТАЕТЕ ЧТО О ПУШКАХ! СТАНА В ДЕРЬМЕ! ЖДУНЕ ДОЖДУСЬ КОГДА СМОГУ ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ СВОИМИ ПРАВАМИ ПО 2Й ПОПРАВКЕ ПРОТИВ ТЕБЯ ТВРЬ! Я НАЧИСТИЛ СВОЙ АК И СКРО МЫ ВСРЕТИМСЯ
АЛЬБЕРТ СМИТ»
– Что это? – спрашиваю я.
Она показывает мне другое письмо, датированное парой дней назад, отправитель тот же. В нем говорится:
«ВИДЕЛ СЕГОДНЯ ГНТЕРВЬЮ И СКА СБЛЕВАЛ! ОСНВАТЕЛИ ПИРЕВЕРНУЛСЬ В СВОИХ МОГИЛАХ! Я СТРЕЛЯЮ ПО МИШЕНЯМ И НАПЕЧАТАЮ ОДНУ С ТВОИМ ЛИЦОМ! ПРАКТИВА!!
АЛЬБЕРТ СМИТ»
– «Практива», – повторяю я, пытаясь усмирить свое взволнованное сердце, которое стучит кровью в барабанных перепонках.
– Думаю, он имел в виду «практика», – говорит мама.
– Или «проактивность»?
– Да какая разница.
– Выглядит страшно. И еще, Альберт Смит? Кто подписывает хейтерские письма?
– Кто знает, настоящее ли это имя? Этот парень уже неделю присылает мне на почту подобную чушь, – говорит она. – На данный момент я получила семь писем.
– Значит, теперь ты получаешь письма ненависти, – говорю я. – С угрозами. С ошибками и капсом. Замечательно.
– Это идет в комплекте с моей деятельностью, – говорит мама, возвращая телефон в сумочку. – Ты же читала комментарии к постам.
– Я старалась избегать этих постов.
– Ну, хейтеры существуют всегда.
Мое сердце все еще стучит, и мне это ненавистно. Как бы я хотела телепортироваться домой в одно мгновение. Если хейтеры везде, то они могут быть и здесь. Это могут быть те парни в бейсболках, которые вместе смотрят видео на телефоне. Это может быть человек с накладной бородой и в тапочках, который смотрит в пустоту, жуя пеперони. Хейтеры, психопаты, убийцы. Они проходят мимо нас и не дают никаких подсказок в нужное время. В этом мире никогда не бывает безопасно.
Пицца в моем животе напоминает о себе тошнотой.
Мама убирает наши тарелки. Поправляет волосы. Достает шарф, завязывает двойной узел.
– Ты стараешься избегать постов, – говорит она, когда мы встаем.
– Так и есть, – отвечаю я, когда мы выходим из пиццерии, и ноябрьская прохлада встречает нас на ветреной улице.
– Даже тех, которыми я делюсь? Даже тех, что касаются МЗБО и нашей работы?
– Мама, – говорю я. – Тебе это все кажется продуктивным, и это замечательно. Но как только я просто открываю эти статьи и задумываюсь обо всех этих вещах, то чувствую, что тону.
– Тогда как же ты обратишь на это внимание? Что ты делаешь, чтобы обезопасить мир? – В ее тоне нет вызова. Скорее любопытство. Но ее вопрос все равно звучит для меня как вызов, который я не могу принять. – И чем же ты тогда отличаешься от Джой и ее салфеток?
Джой и ее салфетки. Джой и ее шутки. Я и мои журналы. Я и мои рекламные тексты. По дороге домой я молчу в машине, впитывая мамину праведность, уязвляясь своей бесполезностью, пытаясь не обращать внимания на свое глупое лицо в отражении и смотреть сквозь стекло на мир. Но лицо снова отвлекает.
Глава 25
Оказывается, мы с Майклом живем довольно близко. В нормальном мире я бы как-нибудь пригласила его к себе домой, но нормальный мир перестал существовать несколько месяцев назад. Сейчас я даже не думаю о том, чтобы его позвать. Во-первых, дома будет моя сестра, потому что она теперь там всегда, – что, если она узнает его, соединит точки и
